|
Астонъ 1904 г, книга II, стр. 10 - 35 Астонъ 1904 г, книга II, стр. 10 - 35
В рамках изучения первых переводов на русский язык литературы о Японии вообще и японской поэзии в частности необходимо полностью опубликовать труд Астона в переводе Мендрина. Ранее был приведен лишь конспект http://stihi.ru/2009/12/14/214. Теперь постараюсь восполнить пробелы конспекта. На мой взгляд, наиболее интересными страницами являются 17 и 19, а также примечания на страницах 31 и 32.
Игорь Шевченко
В. Г. Астонъ.
Исторiя
японской литературы.
Переводъ с англiйскаго
Слушателя Восточного Института, Подъесаула
В. Мендрина
Подъ редакцiей и. д. Профессора Е. Спальвина
ВЛАДИВОСТОКЪ.
Паровая типо-лит. газ. «Дальнiй Востокъ».
1904.
--------------------------------------------------------------------------------
- - - - - - - - - - - - - -
– 10 –
КНИГА ВТОРАЯ.
Hapcкiй перiодъ 1). (8-е столетiе пocле P. X.).
________________
Г Л А В А I.
Проза Нарскаго перiода.—Кодзики.—Идзумо-фудоки.
Собственно говоря, этотъ литературный перioдъ начинается съ 710 г. после P. X., когда резиденция микадо была основана въ Наpе, и оканчивается въ 794 г., въ которомъ столица была перенесена въ Нагаока, въ провинцiи Ямасиро, откуда несколькими годами позже она перешла въ Кiото. Но для насъ вполне достаточнымъ будетъ считать, что этотъ пepioдъ совпадаетъ съ 8-мъ столетiемъ по Р. X. Съ учрежденiемъ столицы въ Hapе палъ, прежнiй порядокъ, въ силу котораго каждый микадо строилъ себе новый дворецъ на новомъ местe. Это новое явленiе было не только важнымъ меропрiятiемъ въ смысле упроченiя оседлости, но оно было вместе съ темъ и большимъ шагомъ впередъ въ смысле прогресса культуры, начавшей развиваться понемногу въ теченiе двухъ предыдущихъ вековъ. Подъ влiянiемъ политическихъ идей, занесенныхъ изъ Китая, поднялся авторитетъ императорской власти; власть местныхъ феодалъныхъ князей была ослаблена и местное управление вверено губернаторамъ, находившимся подъ контролемъ центральнаго правительства. Наука, подъ которой въ Япoнiи надо, или вернее надо было, разуметь изученiе образцовыхъ произведенiй китайской древности, значительно подвинулась впередъ. Императоръ Тенци (662—67l г.) учредилъ школы; а несколько позднее былъ открытъ даже университетъ изъ четырехъ факультетовъ, на которыхъ изучались исторiя, китайскiе классики, законы и арифметика. Но все это было доступно въ то время только высшимъ чиновнымъ классамъ; въ среду же простого народа образованiе проникло только много вековъ спустя.
___________________
1) Въ Японiи принято деленiе исторiи литературы на перiоды соответственно резиденцiи правительства въ каждое данное время.
- - - - - - - - - - - - - -
– 11 –
Въ это же время появилось не мало учителей—большей частью, корейцевъ,—живописи, медицины и искусства резьбы по камню и дереву. Колоссальная бронзовая статуя Будды и некоторыя другiя скульптурныя произведенiя, которыя еще и по настоящее время можно видеть въ Наре, служатъ наглядными доказательствами тому, какихъ успеxoвъ достигли японцы въ этихъ искусствахъ.
Весьма важный шагъ впередъ сделала архитектура. Прогрессъ архитектуры былъ тесно связанъ съ буддизмомъ, который требуетъ для своихъ служенiй пышныхъ храмовъ и пагодъ. Возраставшее влiянiе двора также требовало зданiй, более соответствовавшихъ его достоинству и более подходившихъ къ пышному, заимствованному изъ Китая
придворному цepeмонiaлу, чемъ прежнiе дворцы, служившiе только въ теченiе одного царствованiя.
Первая дошедшая до насъ книга на японскомъ языке—этo Кодзики, т. е. записи о
делахъ древности. Книга эта вышла въ светъ въ 712 году после P. X. Кодзики содержитъ въ ceбе древнейшiя преданiя японскаго народа и, начинаясь мифами, которые являются основою синтоизма, она постепенно пpioбpетaeтъ все бoлеe и более историческiй характеръ и заканчиваетъ свои повествованiя 628 годомъ после Р. X.
Кодзики, хотя можетъ быть и ценный памятникъ для изследованiй въ области мифологiи, обычаевъ, языка или легендъ доисторической Японiи, является темъ не менее убогимъ произведенiемъ съ точки зренiя литературы или исторической летописи. Какъ историческiй памятникъ Кодзики значительно уступаетъ Нихонги, современному съ нимъ произведенiю на китайскомъ языке. Языкъ Кодзики представляетъ странную смесь китайскаго и японскаго. Обстоятельства, при которыхъ было написано это произведенiе, служатъ отчасти объясненiемъ, откуда взялся тотъ странный стиль, которымъ оно написано. Разсказываютъ, что некто Ясумаро, изучившiй китайскую письменность, составилъ это литературное произведенiе со словъ некоего Хiеда-но-Аре, который
обладалъ такой поразительной памятью, что «могъ повторить своими устами все, что только видели его глаза, и удержать въ своемъ сердце все, что только слышали его уши». Задача Ясумаро была не изъ легкихъ. Онъ самъ въ предисловiи разсказываетъ о своихъ затрудненiяхъ. Нынешнiя силлабическiя азбуки катакана и хирагана въ то время еще не существовали. Единственный путь, который оставался ему,—это было прибегнуть къ употребленiю китайскихъ идеографическихъ символовъ-письменъ, iероглифовъ, оставляя за ними ихъ значенiе и конструкцiю,
- - - - - - - - - - - - - -
– 12 –
т. е. другими словами, писать чисто по китайски,—или же употреблять каждый китайскiй iepoглифъ только въ качестве изобразителя присущаго ему звука, не обращая вниманiя на его значенiе. Последнiй именно способъ и долженъ былъ дать японскiй текстъ.
При пользованiи iepoглифaми по первому способу невозможно было записать японскую поэзiю, собственныя имена и множество фразъ и выраженiй, которымъ не было тождественныхъ эквивалентовъ въ китайскомъ языке, тогда какъ при употребленiи каждаго iероглифа фонетически, въ качестве одного только слога японскихъ словъ, возникала растянутость текста, невыносимая для ума образованнаго на китайскiй ладъ, т. е. свыкшагося съ темъ, что каждый отдельный iероглифъ есть въ тоже время и отдельное понятiе. Ясумаро разрешилъ эту дилемму темъ, что смешалъ вместе оба способа, и это отозвалось роковыми последствiями на стиле Кодзики. Дошло до того, что въ одномъ и томъ же предложенiи, построенномъ по чисто японской конструкцiи, попадается вдругъ неуклюжая китайская фраза, тогда какъ, наоборотъ, китайскiя фразы содержатъ въ себе такiя выраженiя, которыя немыслимо уразуметь безъ знанiя японскаго языка.
Въ перiодъ составленiя Кодзики существовала при дворе въ Наре наследственная корпорацiя к а т а р и б е, или разсказчиковъ, на обязанности которыхъ лежало разсказывать «древнiя слова» въ присутствiи микадо при некоторыхъ торжественныхъ случаяхъ, напримеръ, при начале новаго царствованiя. Если даже разсказчикъ, отъ котораго получалъ сведенiя Ясумаро, и не принадлежалъ лично къ этой корпорацiи, то во всякомъ случае онъ, должно быть, былъ хорошо ознакомленъ съ сутью этихъ разсказовъ; и поэтому почти нельзя сомневаться въ томъ, что все эти мифы, легенды и
quasi-историческiе разсказы Кодзики почерпнуты именно изъ этого источника. Hетъ, однако, никакихъ основанiй думать, чтобы разсказы катарибе представляли собою
что-нибудь иное, кроме прозы. Есть громадное количество поэтическихъ произведенiй этого перiода, но ни одно изъ нихъ не имеетъ формы разсказа. Эта поэзiя состоитъ изъ лирическихъ песенъ, но не балладъ, и не даетъ pешительно никакого матерiала для иcтopiи, какъ достоверной, такъ и вымышленной. Японскiе анналы решительно не подтверждаютъ тeopiи Маколея, что при естественномъ порядке вещей поэтическая баллада предшествуетъ исторiи. Въ приложенiи къ Японiи наблюдается какъ разъ обратный процессъ: въ более позднемъ пepioде исторiя выказала тенденцiю превратиться въ пoэзiю.
- - - - - - - - - - - - - -
– 13 –
Пестрота языка Кодзики, конечно, теряется при переводе этихъ текстовъ на чужой языкъ. Приведенный ниже отрывокъ 1) можетъ дать по своему содержанiю некоторое представленiе о характере легендъ, которыя составляютъ ядро древнейшей части этого произведенiя. Изследователи народныхъ сказанiй безъ труда узнаютъ въ этoмъ отрывке одинъ изъ многочисленныхъ варiантовъ греческаго мифа о Персее и Андромеде.
Богъ Хая-суса-но-во 2), будучи изгнанъ съ небесъ за свои дурные поступки, спускается на землю и попадаетъ на берегъ реки въ провинцiи Идзумо. Онъ видитъ, что по реке плывутъ палочки, употреблемыя при еде, вместо вилки:
«Божественный Хая-суса-но-во, думая, что где-нибудь дальше по реке должны быть люди, отправляется на поиски ихъ и действительно находитъ плачущихъ старика и старуху съ молодой девушкой посреди ихъ. Онъ спросилъ стариковъ: «Кто вы такiе?»—Старикъ отвечалъ: «Я земное божество, и мое имя Аси-надзу-ци 3). Я сынъ великаго бога горъ. Имя моей жены Те-надзу-ци 4), а дочь нашу зовутъ Куси-нада- химе 5)». Далее
Хая-суса-но-во спросилъ: «Отчего вы плачете?»—«У меня было восемь детей»,—отвечалъ старикъ,— «но каждый годъ приходитъ восьмиглавый змей изъ Коси 6) и пожираетъ ихъ. Теперь какъ разъ наступаетъ время его прихода, оттого мы и плачемъ.»—«Опиши мне этого змея»,—сказалъ Хая-суса-но-во.—«Его глаза красны, какъ зимняя вишня. У него одно тело, но восемь головъ и восемь хвостовъ. Кроме того тело его поросло мохомъ, соснами и кедрами. Длина его такова, что онъ покрываетъ восемь долинъ и восемь холмовъ. Его желудокъ всегда въ крови и пламени».—Тогда божественный
Хая-суса-но-во сказалъ: «Если это твоя дочь, то не отдашъ ли ты ее мне?»—«Съ позволенiя сказать»,—отвечалъ старикъ,—«я не знаю твоего почтеннаго имени».—«Я старшiй братъ богини солнца и пришелъ теперь съ небесъ»,—возразилъ Хая-суса-но-во.—Тог-
___________________
1) Нижеследующiя примечанiя заимствованы изъ соч. К. Florenz: Japanische Mythologie.
2) По-русски: быстро-порывистый мужъ.
3) Пo-русски: растирающiй (въ виде ласки) ноги (своей дочери) старикъ.
4) Пo-русски: растирающая (въ виде ласки) руки (своей дочери) старуха.
5) По-русски: дивная дела рисовыхъ полей. Но слово дивная (куси) содержитъ въ себе и намекъ на последовавшее превращенiе девы въ гребень (куси).
6) Под Коси разумеется отдаленная местность северо-западной Японiи, о которой древнiе
Японцы имели лишь самое смутное представленiе. Местность эта обнимала нынешнiя провинцiи Етцю, Ециго и Ецидзенъ. Собственно же Коси ничто иное, какъ названiе незначительной области (ныне уезда) въ пров. Ециго, и некоторые думаютъ, что именно названiе этой области стало употребляться для обозначенiя целой обширной местности.
- - - - - - - - - - - - - -
– 14 –
да божества Аси-надзу-ци и Те-надзу-ци сказали: «Въ такомъ случае почтительно передаемъ мы тебе.»—Хая-суса-но-во тотчасъ же взялъ эту девушку и превратилъ ее во многозубчатый гребень, который онъ воткнулъ въ свои волосы; затемъ онъ сказалъ божествамъ Аси-надзу-ци и Те-надзу-ци: «Сварите вы саке восьмерной силы, а также сделайте кругомъ ограду; въ этой ограде оставьте восемь проходовъ, въ каждомъ проходе установите восемь подстановокъ, на каждую подстановку поставьте по чану для саке и наполните каждый чанъ саке восьмерной силы. Затемъ ждите».—Приготовивъ все согласно его божественному пoвеленiю, они стали ждать. Затемъ пришелъ восьмиглавый змей, действительно, какъ было сказано, и, опуская голову въ каждый чанъ, сталъ лакать саке. После этого онъ опьянелъ, и все головы его склонились во cне. Тотчасъ же Хая-суса-но-во извлекъ изъ-за пояса свой десяти-пяденный мечъ и началъ рубить змея, такъ что воды реки превратились въ кровь. Но вотъ, когда онъ рубилъ среднюю часть хвоста, конецъ его священнаго меча сломился. Удивляясь этому, онъ пронзилъ хвостъ и разрезалъ его на-двое вдоль; тогда онъ нашелъ, что внутри хвоста былъ большой острый мечъ. Онъ взялъ этотъ мечъ и, считая его за чудесную вещь, преподнесъ его богине солнца. Это и есть великiй мечъ К у с а - н а г и - н о - ц у р у г и 1)».
Въ начале 8-го столетiя японское правительство сделало распоряженiе о составленiи географическаго описанiя всехъ провинцiй. Попутно съ описанiемъ минераловъ, растенiй, животныхъ должны были быть отмечены и свойства почвы, происхожденiю названiй местностей и местныя легенды. Изъ этихъ трудовъ до насъ дошли весьма немногiе. Лучшiй изъ нихъ, известный подъ именемъ И д з у м о-ф у до к и 2), написанъ въ 733 году. Онъ содержитъ очень мало интересныхъ легендъ и состоитъ въ общемъ изъ сухого перечня фактовъ. Это произведенiе является прототипомъ позднейшей замечательной, топографической литературы, «известной подъ именемъ М е й с i о.
Другiя произведенiя японской прозы этого перiода, на которыхъ можно остановить вниманiе,—это императорскiе эдикты, содержащiеся въ C i о к у-н и х о н г и, продолженiи Н и х о н г и (на китайскомъ языке). Ихъ стиль очень напоминаетъ стиль норито. Мотоори издалъ ихъ отдельно съ коммeнтapiями.
______________
______________________
1) По-русски: траву косящiй мечъ. По Кодзики, мечъ получилъ такое названiе потому, что Ямато-таке впоследствiи скосилъ при помощи его траву. Первоначальное названiе его было: ама-но-мура-кума-но-цуруги, т. е. мечъ собирающихся небесныхъ облаковъ,—потому что надъ змеей часто замечались облака.
2) По-русски: географическое описанiе провинцiи Идзумо.
- - - - - - - - - - - - - -
– 15 –
ГЛАВА II.
Общiя замечанiя о японской поэзiи.—Танка.—Нага-ута.—Макура-котоба.—Юкари-котоба.—Нарская поэзiя.—Маньосю.—Ханка.—Образцы стихотворенiй изъ Маньосю и Кокинсю.—Нихонги.
Прежде чемъ заняться изследованiемъ пoэзiи Нарскаго перiода, необходимо сделать некоторыя замечанiя о техъ характерныхъ особенностяхъ японской поэзiи, которыя нагляднымъ образомъ отличаютъ ее отъ поэзiи европейской. Прежде всего въ ней нетъ большихъ поэмъ. Въ ней pешительнo нельзя найти ничего, имеющаго хоть отдаленное сходство съ эпосомъ, ничего въ роде Илiады, или Божественной Комедiи или даже Песни Нибелунговъ и т. п. Действительно, японскiя, некотораго рода повествовательныя поэмы коротки, да ихъ и очень мало; единственныя произведенiя этого рода—это две, три баллады сентиментальнаго направленiя. Дидактическая, философская, политическая и сатирическая поэзiя также отсутствуетъ. Что касается драматической поэзiи, то она появилась не ранеe 14-го века, да и въ это время она вовсе не представляла собою цельныхъ драматическихъ поэмъ, а только нечто въ роде драмъ, заключавшихъ въ себе некоторый поэтическiй элементъ.
Короче говоря, японская поэзiя ограничилась лирикой и такого рода произведенiями, которыя по недостатку другого, более подходящаго слова можно назвать эпиграммами. Прежде всего это поэзiя, выражающая непосредственныя душевныя движенiя. Она даетъ эротическiя стихотворенiя, стихотворенiя, выражающiя тоску по дому и по близкимъ людямъ, восхваленiе любви и вина, элегiи по поводу смерти, жалобы на превратность судьбы, но главное место въ ней отводится стихотворенiямь, воспевающимъ красоты внешней природы. Меняющiеся по временамъ года, пейзажи, звукъ журчащаго ручья, снегъ на вершине горы Фудзи, волны, разбивающiяся о взморье, прибитыя къ бeрегy водоросли, пенiе птицъ, жужжанье насекомыхъ, даже кваканье лягушекъ, скачекъ форели въ горномъ потоке, молодые побеги папоротника весною, ревъ оленя осенью, красный цветъ клена, луна, цветы, дождь, ветеръ, туманъ,—все это для янонскаго поэта излюбленныя темы, которыми онъ восхищается и надъ которыми останавливается подолгу. Если къ этому прибавить несколько стихотворенiй, вдохновленныхъ патрiотизмомъ или придворной жизнью, значительное количество более или мeнеe удачныхъ остротъ въ форме стихотворенiй, несколько cтиxoтвopeнiй религiознаго характера,—то перечисленiе темъ, дававшихъ содержанiе поэтическимъ произведенiямъ, почти закончено. Но въ
- - - - - - - - - - - - - -
– 16 –
этомъ перечне, по замечанiю Чэмберлена, замечаются курьезныя опущенiя; такъ, напримеръ, солнечный закатъ и звездное небо совершенно не привлекли вниманiя поэтовъ. Страннымъ является также и то, что песни воинственнаго характера почти совершенно отсутствуютъ. Сраженiя и пролитiе крови, очевидно, не считаются у японцевъ подходящими для поэтическихъ произведенiй темами.
Японская поэзiя ограничена вообще во многомъ, не только въ формахъ своихъ произведенiй и содержанiи ихъ. Современный европeйскiй поэтъ не стесняется пользоваться произведенiями греческой и римской пoэзiи, черпая оттуда поэтическiе образы; даже въ самомъ языке его многое заимствовано изъ этого же самаго источника. Но японcкie поэты умышленно удерживались отъ пользованiя въ такомъ смысле единственной известной имъ литературой. Что обработка языка и выборъ темъ въ некоторой степени обязаны ихъ знакомству съ древней литературой Китая, объ этомъ врядъ ли можетъ быть вопросъ; но вместе съ темъ они даютъ слишкомъ мало внешнихъ признаковъ, по которымъ можно было бы судить объ этомъ. Хотя намеки на китайскую литературу и исторiю у нихъ и не вполне отсутствуютъ, но они очень редки, и пользованiе китайскими словами строго возбранено въ поэзiи классическаго типа. Для этого были свои вескiя причины. Фонетика одного языка совершенно не похожа на фонетику другого. Китайскiй языкъ—языкъ м о н о с и л л а б и ч е с к i й, японскiй—п о л и с и л л а б и ч е с к i й. Китайскiй слогъ гораздо более гибокъ и разнообразенъ по своему составу, чемъ слоги японскихъ словъ. Онъ можетъ представлять собою дифтонги, комбинацiи согласныхъ, иметь конечныя согласныя, тогда какъ все это совершенно чуждо японскому языку, въ которомъ каждый слогъ представляетъ собою силлабу, состоящую изъ одной только гласной, или же гласной съ предшествующей ей согласной,—и только. Несомненно, что японскiй языкъ, заимствовавъ китайскiя вокабулы, приспособилъ ихъ къ законамъ своей фонетики, но приспособленie это не вполне совершенно. Оба эти фонетическiе элементы такъ же плохо гармонируютъ другъ съ другомъ, какъ кирпичъ и булыжникъ въ одной и той же постройке. Поэтому для японскихъ поэтовъ было вполне естественнымъ совершенно возбранить этимъ наполовину ассимилировавшимся пришельцамъ доступъ въ самыя священныя области японской нацiональной поэзiи, хотя такимъ образомъ они приносили въ жертву многое, въ смысле полноты и разнообразiя выраженiй, и лишали сами себя обильнаго запаса и иллюстрацiй и намековъ, которыми совершенно свободно пользовались прозаическiе писатели.
- - - - - - - - - - - - - -
– 17 –
Благозвучiе и легкость произношенiя въ японскомъ языке главнымъ образомъ обязаны указанной уже характерной особенности японской силлабы. Даже такiе читатели, которые совершенно незнакомы съ японскимъ языкомъ, могутъ оценить благозвучность следующаго, напримеръ, стихотворенiя:
«Идете инаба 1)
Нуси наки ядо то
Нарину то мо,
Нокиба но уме io,
Хару во васуруна».
Переводъ:
«Когда изъ мipa я уйду,
Хотя и безъ хозяина мой домъ
Останется тогда,
Ты, у края кровли слива,
Весны своей не забывай!»
Но въ то же время указанная благозвучность японской силлабы является и причиной отсутствiя выразительности въ языке поэтическихъ произведенiй. Она, разумеется, устраняетъ затрудненiя стихосложенiя, но вместе съ темъ устраняеть и силу, и разнообразiе ритма; и съ некоторой вероятностью можно допустить то предположенiе, что нацiональный японскiй генiй предпочелъ коротенькiя стихотворенiя именно въ силу свойствъ японской силлабы, препятствующихъ разнообразiю ритма.
Техника японскаго стихосложенiя проста въ высшей степени. Въ противоположность къ китайскому стихосложенiю японское не допускаетъ никакихъ рифмъ, недостатокъ, проистекающiй изъ указанныхъ выше свойствъ японской силлабы. Такъ какъ каждая силлаба оканчивается на гласную, а гласныхъ въ этомъ языке только пять, то въ силу этого можетъ быть только пять рифмъ, постоянное повторенiе которыхъ явилось бы невыносимо монотоннымъ. Въ японскомъ поэтическомъ языке все гласныя одной и той же долготы. Въ силу этого, стихотворный размеръ, присущiй, напримеръ, греческой и римской поэзiи, совершенно чуждъ японской. Также чужда совершенно и последовательная смена слоговъ, носящихъ на себе ударенiе, и слоговъ безъ ударенiя, что свойственно нынешней европейской поэзiи. Въ смысле ударенiя, японскiй языкъ почти не отдаетъ предпочтенiя одной части слова передъ другой. Однимъ словомъ, единственный прiемъ японскаго стихосложенiя, отличающiй поэзiю отъ прозы,—это последовательное чередованiе строфъ,
_____________________
1) Начальное «и» слова «инаба» при декламацiи «элидируетъ».
- - - - - - - - - - - - - -
– 18 –
изъ которыхъ одна содержитъ пять, а другая семь силлабъ. Bъ конце концовъ получается нечто вроде нашихъ белыхъ стиховъ.
Некоторые японскiе критики высказываютъ предположенiе, что числа слоговъ—пять и семь—взяты въ подражанiе одному китайскому сборнику одъ, въ которомъ, одни стихотворенiя состоятъ изъ строфъ въ пять слоговъ, а другiя изъ строфъ въ семь слоговь. Но врядъ ли это такъ.
Наиболее известными стихотворенiями, сложенными по указанному принципу являются те, которыя носятъ названiе т а н к а, т. е. коротенькихъ стихотворенiй; и когда въ Японiи говорятъ вообще о стихотворенiяхъ, то подъ этимъ разумеютъ именно стихотворенiя такого рода. Т а н к а состоитъ изъ пяти строфъ, а именно: 1-я въ пять силлабъ, 2-я въ семь, 3-я въ пять, 4-я въ семь и 5-я, заключительная, опять въ семь. Такимъ образомъ въ 5 строфахъ имеется 31 силлаба. Каждый изъ такихъ пятистрофныхъ стансовъ представляетъ собою целое самостоятельное поэтическое произведенiе, какъ напримеръ, вышеприведенное «Идете инаба...» и т. п. Танка наиболее распространенный и характерный изъ разныхъ видовъ японскихъ поэтическихъ произведенiй. Древнейшiе образцы ея относятся къ VII веку до P. X. или даже къ более отдаленному времени. Вплоть до настоящего времени стихотворенiя подобнаго рода слагались въ большомъ количестве. Даже теперь императоръ даетъ своимъ придворнымъ новогоднiя темы, чтобы они могли показать свое искусство въ такомъ стихосложенiи, а страницы журналовъ служатъ нагляднымъ доказательствомъ, что танка продолжаютъ еще создаваться во множестве.
Можно думать, что границы, поставленныя числомъ 31-го слога, и другiя ограниченiя, которыми стесненъ въ своемъ творчестве японскiй поэтъ, служатъ достаточной помехой тому, чтобы создать что-нибудь ценное. Однако, на самомъ деле это не такъ. Хотя танка и не могутъ претендовать на большiе достоинства, однако, надо признать, что японскie поэты использовали ихъ, насколько только это было возможно
применительно къ такимъ скуднымъ поэтическимъ ресурсамъ. Надо только удивляться, какъ можно было уложить въ такiя тесныя рамки и возвышенность стиля, и мелодiю, и неподдельность чувства. Съ этой точки зренiя не можетъ быть ничего совершеннее некоторыхъ изъ этихъ небольшихъ стихотворенiй. Они похожи на те минiатюрныя резныя изделiя, известныя подъ именемъ пецуке 1), въ которыхъ талантъ и искусство художника сказываются въ созданiи имъ фигурокъ величиною въ
_______________________
1) Родъ разукрашенной пуговки, служащей для прикрепленiя къ поясу сумки съ курительными принадлежностями и проч.
- - - - - - - - - - - - - -
– 19 –
одинъ-два дюйма, или на те эскизы, въ которыхъ японскiй живописецъ всего несколькими ловкими ударами кисти умеетъ достичь поразительныхъ эффектовъ.
Следующiй за танка, другой распространенный родъ поэтическихъ произведенiй— это н а г а – у т а, т. е. длинныя песни. Нага-ута имеютъ то же самое чередованiе пяти и семислоговыхъ строфъ съ заключительной строфой въ семь силлабъ, что и танка, но отличаются отъ танка темъ, что не ограничены всего пятью строфами. Некоторыя изъ лучшихъ произведенiй японской поэзiи принадлежатъ именно къ этому последнему роду. Но нага-ута никогда не пользовались большой любовью японцевъ. После Нарскаго перiода этотъ родъ поэтическихъ произведенiй былъ почти совсемъ преданъ забвенiю, и предпочтенiе нацiональнаго генiя было очевидно всегда въ пользу танка. Несмотря на свое названiе, нага-ута вовсе не представляютъ изъ себя большихъ поэмъ. Некоторыя изъ нихъ, правда, отличаются сравнительно величиной, но въ общемъ большинство ихъ ограничивается всего несколькими десятками строфъ.
Особенность, которою резко отличается японская муза отъ европейской,—это некоторый недостатокъ силы воображенiя. Японцы не склонны вообще къ одушевленiю неодушевленныхъ предметовъ, а олицетворенiе абстрактныхъ понятiй кажется для нихъ уже совершенно непонятнымъ. Слова, выражающiя абстрактные понятiя, у нихъ
немногочисленны, и японскому поэту или живописцу совершенно не приходится изображать истину, правосудие и веру въ виде красивыхъ девъ въ одежде, или изображать любовь въ виде толстощекаго нагого мальчугана съ крыльями, лукомъ и стрелами. Музы, грацiи, фурiи—вообще масса олицетворенiй, безъ которыхъ европейская поэзiя была бы только тенью поэзiи, не имеютъ ничего соответственнаго себе въ японской литературе.
Это, такъ сказать, безличное направленiе ума въ значительной степени свойственно не только японцамъ, но и другимъ нацiямъ Дальняго Востока, напримеръ, китайцамъ. Явленiе это не ограничивается только поэзiей и вообще литературой. Оно есть характерная oсобенность всeгo склада восточнаго ума, проявившаяся и въ грамматике, почти не имеющей личныхъ местоименiй, и въ искусстве, не имеющемъ никакихъ школъ портретной живописи, или скульптурныхъ произвeденiй, заслуживающихъ упоминанiя, и въ позднемъ и несовершенномъ развитiи драмы, и въ религiозныхъ взглядахъ, съ ихъ сильною наклонностью къ рацiонализму и туманнымъ представленiемъ о какомъ-то личномъ начале, управляющемъ вселенной. Въ ихъ пониманiи явленiя
- - - - - - - - - - - - - -
– 20 –
происходятъ скорее сами по себе, чемъ производятся кемъ-нибудь, и колебанiя судьбы для нихъ бoлеe реальны, чемъ сильная воля и личное стремленiе, которыя борются съ ними. Определенiе значенiя этого явленiя по отношенiю къ моральному и психологическому развитiю этихъ нацiй мы оставляемъ на долю другихъ; съ насъ же достаточно будетъ отметить тотъ фактъ, что это явленiе отразилось на японской литературъ, а особенно на поэзiи.
Требуютъ объясненiя некоторые изъ риторическихъ пpieмoв, свойственныхъ исключительно японской поэзiи. Таковы, напримеръ, макура-котоба, т. е.
изголовье-слово 1). Макура-котоба ставится обыкновенно въ начале стихотворенiя, служа, какъ-бы изголовьемъ, на которомъ оно покоится. Макура-котоба представляютъ собою символическiе эпитеты некоторыхъ понятiй, нечто въ роде, напримеръ, гомеровскаго
«быстроногiй»—Ахиллесъ. Такiя слова суть обыкновенно древнейшiе пережитки языка, и смыслъ некоторыхъ изъ нихъ очень теменъ, что не мешаетъ, однако, тому, чтобы ихъ все еще продолжали употреблять. Некоторыя изъ нихъ являются довольно подходящими и понятными; напримеръ: «д о м а ш н я я п т и ц а»—к у р и ц а (петухъ); «п о к р ы т а я д о ж д е м ъ»—гора М и к а с а; «в е ч н о к р е п к о е»—н е б о; «у т р е н н i й
т у м а н»—б л у ж д а ю щ а я м ы с л ь. Но несмотря на то, что макура-котоба могутъ оказаться весьма подходящими, будучи употреблены и применены правильно, некоторые японскiе поэты испытываютъ положительно какое-то необъяснимое наслажденiе, употребляя ихъ въ какомъ-нибудь особенномъ, не свойственномъ имъ смысле, что намъ конечно кажется и непонятнымъ, и смешнымъ. «К и т о в а я л о в л я», напримеръ, можетъ еще сойти за символическiй эпитетъ моря. Но что сказать, о поэте, который применяетъ это выраженiе ко внутреннему озеру-морю Оми, известному намъ подъ именемъ озера Бива, въ которомъ никогда не было китовъ? «О д е т а я п о л з у ч и м и р а с т е н и я м и» является довольно удачнымъ символическимъ эпитетомъ скалы, но положительнымъ абсурдомъ будетъ этотъ эпитетъ-символъ въ примененiи къ провинцiи Ивами, потому только употребленный такъ, что слово и в а значитъ с к а л а.
Съ точки зренiя стихотворцевъ макура-котоба очень полезная выдумка. Состоя почти всегда изъ пяти силлабъ, этотъ символъ даетъ поэту безъ всякихъ хлопотъ съ его стороны первую строфу стихотворенiя въ совершенно готовомъ виде,—не беда, конечно, что все стихотвopeнie состоитъ только изъ 31-го слога. Эти символическiе эпитеты
____________________
1) Они называются еще к а м у р и-к о т о б а, т. е. шляпами-словами, или окосикотоба— начальными словами.
- - - - - - - - - - - - - -
– 21 –
въ числе несколькихъ сотенъ собраны въ особыхъ словаряхъ, которыми поэты и пользуются для «восхожденiя на Парнасъ». И действительно, они очень полезны въ такой стране, въ которой сложенiе танка въ теченiе несколькихъ столетiй являлось почти деломъ простой техники.
Другая выдумка японскихъ поэтовъ, это такъ называемыя юкари-котоба 1), которыя Чэмберленъ удачно назвалъ pivot-words т. е. «вертящимися на шпиле словами» 2). Такое вертящееся слово или даже часть его употребляется въ двухъ смыслахъ; одинъ изъ нихъ относится къ тому, что предшествуетъ этому слову, а другой къ тому, что следуетъ за нимъ. Нечто подобное этому встречается у Тэккерея въ его The Newcomes, въ томъ месте, где онъ говоритъ о tea-pot (чайникъ), преподнесенномъ Mr. Honeyman'y ханжами, посещающими его капеллу, какъ devotea-pot (священный сосудъ). Здесь слогъ tea выполняетъ двоякую роль: онъ представляетъ собою одновременно и последнiй слогъ слова devotee 3) (ханжа) и первый слогъ, слова tea-pot. «Но ведь это не более, какъ каламбуръ»,—скажетъ, пожалуй, читатель. Однако, врядъ ли позволительно называть каламбуромъ такую игру словъ. Она имеетъ своимъ назначенiемъ не вызывать смехъ, но служитъ риторическимъ украшенiемъ и иногда бываетъ очень къ месту.
Но все-таки эти вертящiяся слова—украшенiе сомнительнаго свойства, и поэты классическаго перiода пользовались этой риторической фигурой весьма осмотрительно. Гораздо больше придется говорить о ней, когда зайдетъ речь о драматургахъ последнихъ вековъ, которые употребляютъ ее, не сообразуясь почти ни съ чемъ. Параллелизмъ, т. е. соответствiе въ словахъ двухъ следующихъ одна за другою строфъ, причемъ имя соответствуетъ имени, глаголъ глаголу,—въ японской поэзiи явленiе случайное, какъ случайнымъ является онъ и въ поэзiи китайской. Образчики параллелизма известны намъ изъ псалмовъ Давида; въ Hiawatha Лонгфелло также встречается не мало примеровъ его, какъ, напримеръ, въ следующихъ строкахъ:
«Filled the marshes full of wild-fowl,
Filled the river full of fishes.»
Примеры параллелизма въ японской поэзiи будутъ приведены
ниже.
_________________________
1) По-русски: связующiя слова.
2) См. В. Н. Chamberlain: The Classical Poetry of the Japanese.
3) Фонетически.
- - - - - - - - - - - - - -
– 22 –
Н а р c к а я п о э з i я.
Восьмой векъ, который оставилъ после себя мало или почти не оставилъ заслуживающей вниманiя прозы, быль поистине золотымъ векомъ японской поэзiи. Японцы въ это время вышли уже изъ того состоянiя, когда они выражали свое вдохновенiе въ примитивной форме, не носящей на себе никакой печати искусства, какъ это уже указано выше, и создали за этотъ перiодъ множество поэтическихъ произведенiй такой красоты, которая никогда уже съ того времени не была превзойдена. Читатель, который ожидаетъ видеть въ этой поэзiи поэзiю народа, только-что вышедшаго изъ варварскаго перiода, характеризуемаго грубостью и господствомъ силы, будетъ пораженъ, увнавъ, что наоборотъ она носитъ на себе отпечатокъ культурной утонченности. Она утонченна по чувствамъ, изящна по языку и обнаруживаетъ тонкое пониманiе стилистики, старательно придерживавшейся некоторыхъ своеобразныхъ пpiемовъ. Поэзiя этого и следующаго за нимъ перiода предназначалась для некотораго только класса японской нaцiи и создана людьми именно этого класса.
Авторы, мнoгie изъ нихъ женщины, принадлежали или къ придворному кругу, или были изъ класса чиновниковъ, назначаемыхъ въ провинцiю только временно и считавшихъ поэтому своимъ домомъ столицу. О какой-нибудь народной поэзiи ничего неизвестно. Съ другой стороны способность писать стихи была, такъ сказать, общеприсуща высшему классу. Почти каждый образованный человекъ, мужчина или женщина, могъ при случае сочинить танка. Но среди поэтовъ не было многотомныхъ писателей, и не было въ обычае издавать стихотворенiя одного какого-нибудь автора отдельно; а если бы это и было даже такь, то въ результате получились бы очень тоненькие томики. Время отъ времени, по повеленiю микадо, составлялись сборники, въ которыхъ собраны были воедино избранныя стихотворенiя за некоторый перiодъ предшествующаго времени, и если двадцать-тридцать стихотворенiй какого-нибудь поэта находили себе место въ такомъ сборнике, то этого было вполне достаточно, чтобы дать ему (или ей) первенствующее место среди множества соревнователей.
Поэзiя Нарскаго перiода сохранилась въ одной изъ такихъ антологiй, известной подъ именемъ М а н ь о с ю, т. е. собранie тысячи листовъ. Считаютъ, что этотъ сборникъ былъ составленъ въ начале 9-го века. Содержащiяся въ немъ стихотворенiя принадлежатъ главнымъ образомъ последней половине 7-го и первой половине 8-го сто-
- - - - - - - - - - - - - -
– 23 –
летiя после Р. Х., охватывая въ общемъ перiодъ около 130 летъ. Стихотворенiя распределены въ сборнике по следующему порядку: стихотворенiя, воспевающiя времена года; стихотворенiя любовныя (касающiяся страстей); элегiи по разнымъ поводамъ; аллегорическiя стихотворенiя, и, наконецъ, стихотворенiя смешаннаго характера. Общее число ихъ превышаетъ 4,000, и большую часть изъ нихъ составляютъ танка, короткiя стихотвореньица въ 31 слогъ; следующее за ними по количеству место занимаютъ длинныя стихотворенiя, нага-ута. Что касается до авторовъ стихотворенiй этого сборника, то ихъ не перечесть. Но между ними выдаются особенно два поэта—Хитомаро и Акахито. Первый изъ нихъ славился въ конце 7-го столетiя, поcледнiй въ годы правленiя C i o м y (724-754 г.). Они оба были придворными чиновниками и сопровождали иногда микадо въ его путешествiяхъ по провинцiямъ; больше о ихъ жизни ничего неизвестно.
Считавшееся прежде лучшимъ изданie Маньосю, въ 30 томахъ, подъ названiемъ Маньосю-рякуге, теперь вышло изъ употребленiя и заменено великолепнымъ
Маньосю-коги, изданнымъ недавно при содействiи правительства. Это изданiе, въ 122 томахъ, содержитъ въ себе положительно все комментарiи и указатели, которыми пожелалъ бы воспользоваться самый ярый изследователь. Печать удивительно хороша, и текстъ значительно выправленъ по сравненiю съ изданiемъ Рякуге.
Нижеследующiе переводы, хотя они и не совсемъ точны, могутъ дать все таки некоторое понятiе о характере поэзiи Маньосю. Первое стихотворенiе принадлежитъ Хитомаро. Это элегiя на смерть принца Хинами, сына микадо Тему, умершаго въ 687 году, до своего вступленiя на престолъ.
Поэтъ начинаетъ разсказомъ о назначенiи советомъ боговъ божества
Ниниги-но-микото первымъ божественнымъ правителемъ Японiи. Во второй части делается намекъ на смерть микадо Темму. Въ третьей части поэтъ выражаетъ скорбь народа по поводу того, что принцъ Хинами не находится въ живыхъ, чтобы унаследовать тронъ предковъ, и оплакиваетъ унылость его могилы, которую онъ изображаетъ въ виде дворца, где принцъ пребываетъ въ молчанiи и уединенiи:
«Когда зачиналась земля, зачиналося небо,
На берегу реки 1) небесной тверди
Сошлись боги на великое собранье,
Сошлись боги и держали великiй советъ.
Сонмы и сонмы собрались ихъ тамъ.
Всемъ тогда было дано назначенье высокое.
_____________________
1) Млечный путь.
- - - - - - - - - - - - - -
– 24 –
Богине солнечнаго cвeтa,
Toй, что блескомъ небо наполняетъ,
Уделили они царство на небе.
Ея божественному внуку
Отдали они эту страну Аси-хара, 1)
Эту землю прекрасныхъ рисовыхъ колосьевъ,
Отдали въ его божественное управленiе,
Доколе не прейдутъ небо и земля.
Ниспосланный внизъ, онъ мощно разсеялъ
Облака небесъ, кучно нагроможденныя,
Спускаяся въ блеске на землю.
Во дворце Кiioми 2)
Съ высокаго царскаго трона
Богоподобно правилъ потомокъ его,
Божественный отпрыскъ высокаго солнца,
Доколе не вознесся онъ въ небесныя тверди,
Распахнувъ широко вечности двери,
На равнину небесъ.
Великiй принцъ! Если бы удостоилъ ты
Принять подъ власть свою подлунный этотъ мiръ,
Ты былъ бы дорогъ всему народу твоему,
Дорогъ, какъ дороги весеннiе цветы,
Какъ полное ciянiе луны, что въ душу льетъ отраду.
Какъ въ кормчаго великаго корабля,
Такъ сильна была бы наша вера въ тебя.
Какъ желаннаго дождя съ небесъ
Ждалъ весь народъ тебя.
Но ты избралъ, намъ неведомо зачемъ,
На уныломъ Маюми холме,
Тамъ поднять къ небу массивныя колонны,
Тамъ воздвигнуть одинокiй дворецъ.
По утрамъ не слышно гласа твоего;
Месяцы и дни въ безмолвiи текутъ,
Пока слуги твои, печальные и унылые,
Не разбредутся, неведомо куда.»
Следующее стихотворенiе также принадлежитъ Хитомаро; оно представляетъ собою элегiю на смерть одной придворной дамы:
«На лице ея играла краска осеннихъ деревъ;
Изящны были ея формы, какъ грацiозный бамбукъ.
Но неведомы были намъ ея думы о грядущемъ,
И жд Авторизируйтесь на сайте для того чтобы иметь возможность добавлять комментарии. |