Cтатьи о хайку Статьи

                Эдуард ХАНДЮКОВ  «Хлеб и камень» (окончание)

НАА

Давным-давно в горном селении под названием Козий Пух объявился дурак, настоящий дурак, чему селяне очень обрадовались: ведь во всех даже в захудалых соседских селениях был свой дурак, а у них не было, а теперь – есть! Правды ради, надо сказать, что жил у них один недоумок, но дураком его мало кто признавал, а вот теперь!!!
Откуда пришёл дурак, какого рода-племени, сколько от рождения зим перезимовал? – так и осталось загадкой. А имя ему дали Наа, так как всё, что попадало в его руки, он тут же кому-нибудь без разбору отдавал, приговаривая с улыбкой: – На-а, в-возьми, пригодится.
С появлением Наа поговорка «Что с дурака возьмёшь» стала правильной только наполовину. О-го-го сколько можно взять с дурака!
Был случай, когда дурак на отмели горной речки нашёл изумруд величиной с голубиное яйцо и подарил пастуху, который пригнал скотину на водопой. Много б дал каждый селянин, чтоб оказаться на месте того пастуха!
Ну, ладно, изумруд, – он и простые камни каждому встречному дарил. Что с дурака возьмёшь?! Бывало, наберёт в торбу мелкой гальки из речки и сопровождает селянина молча до его дома, войдёт во двор и высыплет камни аккуратной кучкой у виноградника со словами: – На-а, в-возьми, пригодится.
Одному Богу известно, чем питался дурак. Кто-то видел, как Наа в речке рыбу ловил голыми руками, да так ловко, что повторить такое многие пытались, но не могли. Рыбу дурак нанизывал на прутики и жарил на костре. Редко кто видел, как он разводил костёр, а те, кто видели, клялись хлебом, солнцем и всеми святыми и рассказывали, как брал он в руку щепку и та, даже мокрая, вспыхивала ярким огнём. Вот тебе и дурак!
Но с той поры, как обнаружилась его огненная способность, селяне перестали  подпускать Наа к своим домам ближе семи шагов, а уж, как раньше, – приглашать переночевать, так и разговора не было.
А дурак не в обиде. Нашёл чуть выше селенья в расщелине скалы  небольшую нишу, углубил её, расширил немного и, за редким исключением, особенно в непогоду, ночевал в ней.
Дикие груши и яблоки Наа сбивал так метко, что одного камня хватало. И сам ел и всем встречным раздавал. Все мальчишки селения, подражая дураку, научилось метко бросать камни. Тем более что далеко за ними ходить не приходилось – в каждом дворе красовались аккуратные кучки мелкой гальки, постоянно пополняемые дураком.
Дивились селяне причуде Наа, поначалу ворчали, а потом смирились. Но после одного случая и сами стали носить камни с речки и пополнять их запасы. А случай этот такой: на десятую осень, как появился в селении дурак, налетели на виноградники несметные стаи голодных скворцов. От их чёрных крыльев солнца не было видно. И быть беде, да под руками камни впору оказались, те самые, принесённые дураком, а сноровкой метко бросать эти камни к тому времени владел каждый мальчишка и каждый юноша. Вот и отбились, – спасли урожай и сами спаслись от – бескормицы. А уж какая похлёбка из этих самых скворцов – пальчики оближешь!
С той поры Наа в почёте. И попробуй кто-нибудь скажи про него – дурак, лучше бы он этого не делал…
В том селении и в соседних был такой обычай: рано утром раз в год по осени все до единого, от мала до велика, здоровые и хворые спускались с гор в долину в ближайший город на праздник урожая: где сватали молодых и заключали брачные договоры, где продавали и покупали нужные товары или ими обменивались, делились новостями и, конечно же, – веселились. А к вечеру, спешили вернуться домой – какой хозяин без присмотра надолго оставит своих коз, овец и прочую живность?!
В сознании людей глубоко укоренилось поверие, что если хоть один человек останется в тот день в селении, то это непременно станет причиной тяжёлых болезней, мора и недорода. Поэтому никто не нарушал старинный обычай. Даже страх быть побитым камнями за этот проступок был куда меньшим, чем страх перед грядущими бедами.
Вот в такое благословенное осеннее утро все жители Козьего Пуха стали собираться на очередной праздник. Не было среди них только дурака. Всем миром искали его, да так и не нашли, не докричались. Так и отправились без него с тревожным предчувствием чего-то неладного.
В самый разгар веселья услышали люди грохот каменной лавины и увидели столбы дыма и пыли со стороны селения Козий Пух. Поспешили в обратный путь и не признали своего селения, да и было ли оно?!
Из-под валунов кое-где торчали изломанные стволы деревьев. Ни одного дома, ни амбара, и даже намёка на их останки! Лишь чудом уцелевшая дюжина кур и два козлёнка бестолково бродили меж камней…
Молча стояли люди, не зная, что делать, куда идти…
В это время с горы спустился чужой пастух и рассказал:
– Я перегонял отару овец с дальних пастбищ и заметил плохо одетого человека на вершине скалы. Он сидел на краю обрыва, свесив босые ноги, и бросал вниз камешки в сторону вашего селенья. Когда я спросил его, зачем он это делает, он ответил, что настало время по настоящему помочь людям, но в помощниках нет нужды, что дело плёвое и он сам с ним легко справится.
Мы попрощались, и я погнал отару дальше. А вскорости услышал за своей спиной страшный грохот и гудение. Оглянулся и увидел, как вниз катятся огромные валуны, сметая всё на своё пути. А бросавшего камни, на том месте, где я его застал, уже не было.
– Ах, поганец, ах, дурья башка! – кричала истошно женщина. – Да его «плёвое дело» лишило нас крова, лишило хозяйства! Эту зиму нам не пережить!..
– Найдите дурака, приведите его сюда,  и пусть люди, которых он обездолил,  свершат над ним правый суд! – приказал староста общины.
– Смерть дураку!.. Смерть!!. – выкрикивали заочный приговор десятки разъярённых глоток.
Подняв руку, чтобы привлечь внимание и усмирить толпу, слово взял старейший и уважаемый житель уже не существующего Козьего Пуха.
– Люди, что вы говорите, чего требуете?! Подумайте, не сегодня-завтра тёмной ночью, когда бы мы сладко спали в своих домах, проходящий по краю скалы снежный барс или дикая коза обронили бы пару-тройку камешков, величиной не более тех что швырял дурак со скалы, и нам бы всем вовек не проснуться! Да этот дурак, милостью Божьей, нам жизни спас! Так кто же в нашем случае дурак, – каждый из вас, орущих с перекошенными от злобы лицом, или тот, кого унёс каменный поток к пращурам, и который ценой своей жизни сохранил наши?!
В который раз люди дивились прозорливости дурака. Небольшая ниша в скале, которую когда-то облюбовал их спаситель, оказалась входом в громадную пещеру с высокими сводами, где смогли разместиться все селяне и благополучно перезимовать в ожидании тёплых дней, чтобы построить новое селенье под названием Наа, но уже в менее опасном месте.

ЛЕПТА

Представляя одну из древнейших форм персидской поэзии, четверостишие пришло в письменную литературу из устного народного творчества. Термин четверостишия (рубаи  – это единственное  число-слово со значением «четвёрка»/четыре строки», множественное число – рубайят), который в русском понимании обозначает просто любой стих из четырех строк, а в персидском – чётко регламентированную стихотворную форму, определённым образом зарифмованную и, главное, всегда написанную одним и тем же стихотворным метром (а метр в персидской классической поэзии соблюдается очень строго). Жанр  (и метр) рубаи – исконно персидский, он восходит к пехлевийской литературе, а не к арабской, как ряд других стихотворных форм, однако считать его простонародным (как дубайти – персидские частушки-припевки) неверно: рубаи сочиняли изысканные поэты при царских дворцах, но всё же в четырёх строках особо не разгуляешься – вот почему «подписи», т.е. включённого в текст имени автора, в рубаи, как правило, не бывает, дата написания также отсутствуют. Поэтому и «странствуют» четверостишия из одного сборника, одного собрания в другое, приписываемые то одному, то другому поэту.
В содержании дошедших до нас четверостиший постоянно встречается мотив Гончара-Творца, мотив создания Богом человека, который искусно переплетается с мотивом бренности, непрочности и краткости человеческой жизни, а так же, исполненная глубокой печали, тема бренности мира и  бесконечного круговороте материи в природе.
Безусловно, очень большое место занимает в «рубайят» тема вина во всевозможных вариантах. Не менее важной темой рубайят является скептицизм, сомнения и раздумья автора о Боге.  
Рубаи на западе в конце XIX века в значительной мере достиг бурного успеха после публикации в 1959 году переводов четверостиший Хайяма, выполненных Эдуардом Фитцджеральдом.  На европейском поэтическом небосклоне в середине ХХ века зажглась новая звезда – и эта звезда персидской поэзии разгоралась всё ярче, озаряя Европу, а за ней и Америку.
Путь четверостиший в Россию начался более ста лет тому назад с небольшой подборкой вольных переводов стихотворения Хайяма, выполненных Василием Величко и опубликованных в 1891году в журнале «Вестник Европы».
В 1897 году в Петербурге ученый-иранист В.А. Жуковский издаёт статью «Омар Хайям» и «странствующие» четверостишия. Таким образом, российские и западные учёные принялись активно исследовать четверостишия.
В рубайят,  написанных Эдуардом Хандюковым, прослеживаются несколько основных мотивов: неизбежности смерти, поиск смысла жизни и ухода человека в мир иной, противостояния добра и зла, предостережения от нашествия зла. Сокровенный смысл его четверостиший, точное восприятие мудрых строк поэта постигается сердцем.
Эдуард Хандюков среди афганских писателей и публицистов приобрёл репутацию самобытного русского поэта. Многие представители афганской литературы в Москве знакомы с его творчеством, в частности, известный афганский писатель Мохаммад Омар Нангияр, в знак глубокого уважения к автору и из интереса к его поэзии, стал изучать и переводить творения поэта на языки: пушту и дари. Творчество этого разностороннего и талантливого поэта теперь не отделимо от широкого круга его почитателей и поэтов, писателей афганского общества.
В книге «Хлеб и камень» мы находим множества прекрасных стихотворений, содержащих жизненный и философский смысл.
Мудрые стихи поэта несут людям утешение, повод для раздумий или восторга перед глубокой мыслью и совершенством поэтического воплощения.
Чем больше вникаю в его стихи, тем полнее и ярче открывается передо мной щедрый и трепетный талант поэта, его духовный облик и его индивидуальное сознание.
Желаю автору крепкого здоровья и успехов в развитии русской поэзии и русской культуры.
Надеюсь, что его книга «Хлеб и камень» внесёт лепту в очень нужное и благородное дело воспитания человечности в человеке.                    

                                                                                                               Раванд  Рахматулла

СВЯЗЬ ВРЕМЁН

Согласитесь, на первый взгляд весьма необычное соседство жанров под одной обложкой. Но тому есть простое объяснение: литературные жанры всех народов от мифов и сказок до афоризмов и сентенций переплетены между собой, образуя удивительные узоры, отражающими красоту устройства мира, и дающими понимание не только места в нём человека, но и важнейшие принципы жизни. Вероятно, по этой причине постоянно рождаются новые композиционные жанры.
Древние сказки были сродни мифам, так как рассказывали о том, чего мы не видим. В. Богораз в статье «Народная литература палеоазиатов» («Литература Востока», сб. статей, Петербург: «Всемирная Литература», 1919, с. 60-61) пишет, что в коряцких и чукотских звериных сказках «рядом с людьми и зверями и всеми видимыми материальными вещами, природу населяют бесчисленные духи, невидимые глазу. Они тоже обитают в посёлках и на стойбищах, охотятся, варят себе пищу, пьют и едят, женятся, производят детей и даже умирают, точно так же, как мы. Разница в том, что предметом их охоты, ежедневной насущною пищей, являются не звери, а наши человеческие души».
О другом блюде из нашей души говорит Дмитрий Бурба, размышляя о самоподобии и динамике символов Хайяма в статье «От переводчика» («Вино мистики», Парамахамса Йогананда, София, 2003, с. 9): «по отношению к телу душа – «вино», но она сама становится «кубком» для Бога в переводе С. Липкина:

Вино – мой Бог и вера, о Кравчий благосклонный,
Моя душа, о Кравчий, сей кубок благовонный.
                                  
В этой связи так важно очиститься, освободиться от сребролюбия, тщеславия, трусости, сластолюбия, зависти и других пороков. И здесь нам снова помогают сказки, басни, рубаи и т. д. «Но отчего не сказать прямо, зачем этот эзопов язык?» – вправе спросить читатель.
Во-первых, такова традиция Посвящённых.

* * *
Секрет от подлецов приходится скрывать,
От болтунов-глупцов приходится скрывать.
Смотри, для всех людей ты что-то делать начал?
От всех людей лицо приходится скрывать.
                                     «Омар Хайям», рубаи, пер. И.А. Голубева,  
                                       М.: «РИПОЛ классик», 2005, с. 230, № 571

Во-вторых, иногда именно в таком виде истина и приходит к авторам, как привиделись сказки и Эдуарду Хандюкову. Кто знает, возможно, это один из путей образного обмена между мирами?  
Как бы то ни было, но Омару Хайяму удалось создать гармоничную систему символов, опирающуюся на Коран, с помощью которой он смог зафиксировать для себя основные моменты тайн Бытия:

* * *
О тайнах Бытия, что стали ясны мне,
Тайком пишу в тетрадь: болтать опасно мне.
Во всей вселенной нет такого человека,
Кто понял бы меня… Вот что ужасно мне.
                                         «Омар Хайям», рубаи, пер. И.А. Голубева,
                                           М.: «РИПОЛ классик», 2005, с. 220, № 532

Эдуард Хандюков – один из пока немногих россиян, пишущих рубаи в духе жанра.

* * *
Здесь даже чёрт на ангела похож.
Под мантией величья дышит ложь...
Забыта истина: На маскарад потешный
Пришёл ты голым, голым и уйдёшь.

Призыв к скромности проходит красной нитью через многие рубаи Эдуарда Хандюкова. Скромности хочет пожелать автор и творческим людям.  

* * *
Ты видишь свои чёткие следы
На зыбкой кромке суши и воды.
Здесь до тебя людей прошло немало,
Тебе же кажется – один лишь ты.

Скромности автор желает и сильным мира сего.

* * *
Звёзд рукотворных золотую гроздь
С твоим мундиром ждёт музейный гвоздь…
Чего же сам ты ждёшь нетерпеливо
В трактире вечности, случайный гость?

* * *
Где мощь реки? – Её сковали льды.
Под снегом спят озёра и пруды...
Лишь родники нешумно, беззаветно
Поют весну струёй живой воды.

Скромности – ищущим законы Бытия.

* * *
Цветку благоуханному дивясь,
Я оступился, не заметив грязь,
В навозной жиже восседая, тщился
Понять предметов и явлений связь.

Скромности – ухватившим, как им кажется, что-то важное.

* * *
Тщусь красками перенести на холст
В глазах твоих мерцанье синих звёзд,
Но ускользает ящерицей тайна,
Мне всякий раз лишь оставляя хвост.

Рубаи Эдуарда Хандюкова – это размышления о дружбе и любви, о бренности земного, о политике и льстецах, о тайне рождений и о многом другом, приправленном добрым юмором и самоиронией.
Рубаи и сказки, помимо мистики, объединяет парадоксальная мудрость. Так в сказке Эдуарда Хандюкова «Чуда не будет» лесной человек говорит: «Чудо в вас самих. И только ваши сомнения, ваше неверие в самих себя и в окружающих вас, не позволяет соприкоснуться с тем, чего вы домогаетесь у бога в своих молитвах». А вот Омар Хайям.

* * *
И днём и ночью ты взываешь к небесам,
К далёкому Творцу, укрывшемуся там.
Примолкни хоть на миг, ответ его услышь:
«Я не вдали, Я здесь, Я – это ты же сам».
                                      «Омар Хайям», рубаи, пер. И.А. Голубева,
                                        М.: «РИПОЛ классик», 2005, с. 92, № 61

Завершая сказку «Тайна великого кокона…» автор иронизирует: «До наших дней донесли эту легенду Бабочки–Шелкопряды. Но из всего того, что сказал их Великий предок, как святыню, из поколения в поколение они передают те два запомнившихся слова: «много» и «сладко», усматривая в них глубокий смысл». Так же горько улыбается и Омар Хайям.

* * *
Во мне вы видите чудовище разврата?
Пустое! Вы ль, ханжи, живёте так уж свято?
Я, правда, пьяница, блудник и мужелюб,
Но в остальном – слуга послушный шариата.
                                        «Омар Хайям», рубаи, пер. О. Румера,
                                          М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2002, с. 175

Сказка «Колодец» завершается словами: «Мудрость – это колодец, но не у всякого хватает верёвки». Омар Хайям с улыбкой написал:

* * *
«Так часто мне, слепцу, добром казалось зло!
Так много зла добро на свет произвело!
И растерялся я: просить о чём, Всевышний?
Уж Ты придумай сам, что мне бы впрок пошло.
                             «Омар Хайям», рубаи, пер. И.А. Голубева,
                                           М.: «РИПОЛ классик», 2005, с. 116, № 151

И напоследок предостережение читателю, эта книга – не леденец, а скорее кедровая шишка. Нужно потрудиться, чтобы достать орешки.
Полезных размышлений, дорогой читатель!

                                                                                                               Игорь Шевченко